На информационном ресурсе применяются рекомендательные технологии (информационные технологии предоставления информации на основе сбора, систематизации и анализа сведений, относящихся к предпочтениям пользователей сети "Интернет", находящихся на территории Российской Федерации)

ВМЕСТЕ - легче ВСЁ

1 386 подписчиков

Свежие комментарии

  • Астон Мартин
    Что интересно они не выдвигали никаких требований , пришли чисто убивать ...это уже новое по сравнению с предыдущими ...Миграция не на пу...
  • Елена Бреслова
    как всегда: за всё хорошее, против всего плохого...Прокуратура на ма...
  • Астон Мартин
    Идет попытка замылить проблему и оставить все как есть , и что- утереться и ждать очередного теракта ?????если есть п...Уши белого господ...

Они убили Есенина

Они убили Есенина

Несколько лет назад на телевизионные экраны всей страны вышел многосерийный художественный фильм «Есенин», главную роль в котором исполнил знаменитый актер Сергей Безруков. Надо сказать, что сыграл он своего героя весьма убедительно и талантливо. Но самое главное достоинство этого сериала заключается в том, что впервые на большую аудиторию была озвучена горькая, но полностью реабилитирующая великого русского поэта правда - Сергей не кончал жизнь самоубийством (как пытались представить его псевдо друзья, по совместительству работающие агентами ГПУ). Есенина убили по личному распоряжению Бронштейна-Троцкого, который не смог простить ему опасного для большевиков вольнодумства и бунтарства...

Много лет нас убеждали в том, что Сергей Есенин, будучи запойным алкоголиком и дебоширом, не смог справиться с навалившимися на него проблемами и в результате, жестоко страдая от тяжелейшего распада личности, наложил на себя руки… Сразу после его преждевременной смерти в печати стали появляться воспоминания всевозможных «очевидцев», в которых с упоением рассказывалось о том, как невоздержанно пил, буянил и блудил психически не уравновешенный поэт… Одним словом, в народе всячески пытались сформировать мнение, что такому горькому пьянице и неадеквату, как Есенин была только одна дорога – в петлю…

Между тем, Сергей, конечно, не был тем наивным дурачком и гулякой, каким его хотят представить недоброжелатели. Он очень хорошо понимал, что за страшные упыри взяли власть в его родной стране и всячески сопротивлялся этому… Мало кто знает, что на Есенина было заведено тринадцать (!) уголовных дел, большинство из которых - за антисемитизм. По законам того времени это считалось тягчайшим преступлением и каралось смертью. Известно, что незадолго до трагической кончины поэта, известный еврейский чекист (и по совместительству – террорист) Блюмкин лично угрожал Есенину расстрелом, размахивая перед лицом Сергея пистолетом… В конце концов, его убили во время допроса, сопровождавшегося пытками, а после (чтобы скрыть следы побоев) инсценировали самоубийство, опорочив память поэта…

Впоследствии палачи сделали все, чтобы вычеркнуть имя Есенина из истории русской литературы. Его поэзия была объявлена контрреволюционной и упаднической, она была строжайше запрещена. А кампания борьбы с «есенинщиной» продолжалась не одно десятилетие… Вот как, например, охарактеризовал творчество одного из лучших лирических поэтов России лидер коммунистического интернационала Бухарин: «Поэзия Есенина – это отвратительная, напудренная и нагло раскрашенная российская матерщина, обильно смоченная пьяными слезами, и оттого еще более гнусная. Причудливая смесь из кобелей, икон, сисястых баб, жарких свечей, березок, луны, сук, господа бога, некрофилии и трагической пьяной икоты… Все это под колпаком юродствующего квази-народного национализма»…

По распоряжению некого Сосновского (участника расстрела Царской Семьи) ведавшего издательскими делами, было наложено табу на издание произведений Есенина. Нарком просвещения Луначарский запретил изучение Есенина в школе. А известный режиссер Эйзенштейн даже начал снимать кинофильм под названием «Против есенинщины»… В «Литературной энциклопедии» 1930 года за подписью никому ныне не известного Розенфельда читаем: «Богема и принимавший все более острые формы наследственный алкоголизм привели Есенина к гибели: под влиянием тяжелых психических переживаний он окончил жизнь самоубийством»…

А журнальный критик Бергман был еще более категоричен: «Обывательщину сближают с Есениным его теневые стороны: мещанство, антисемитизм, частенько прорывающийся в нем, упадочность поэзии и личности, религиозность и болезненная мистика. Ничего уже не могло помочь Есенину. С выеденной душой он был мертв еще до того, как всунул голову в последнюю петлю. Растерял всю свою чистоту, жизнерадостность, любовь, - спился, испакостил тело и душу. И – удавился»… Как мы видим, негодяи убивали Есенина дважды: сначала – физически, а потом еще и морально…


ЧЕГО СКРЫВАЛИ


О последних днях великого русского поэта мы знаем, в основном, со слов Вольфа Иосифовича Эрлиха (объявленного впоследствии «другом» Есенина) который и поселил Сергея в ставшую для него роковой гостиницу «Англетер», переименованную большевиками в «Интернационал». Причем от читателей тщательно скрывается тот факт, что гостиница эта являлась чекистским притоном, а сам Эрлих служил осведомителем ГПУ. Представляете, поэт только что убежал из Москвы от чекистов (почему он это сделал, я расскажу чуть позже) и тут же, с подачи Эрлиха селится опять к чекистам!.. Фактически – попадает в ловушку, из которой уже невозможно выбраться! Сегодня мы можем со стопроцентной уверенностью утверждать, что этот сексот не только был в курсе планируемого убийства поэта, но и активно участвовал в совершении беспрецедентного по своей жестокости преступления, помогая заметать следы… Еще одной странностью является то, что согласно учетным записям за декабрь 1925 года имени Есенина в числе постояльцев «Англетера» нет…

Поразительно, но за многие десятилетия, прошедшие со дня т. н. «самоубийства» Есенина в «Англетере», ни один постоялец и работник этой гостиницы (а их насчитывалось на то время до 150 человек) не оставил ни одной строчки воспоминаний о столь именитом жильце… Если не считать, конечно, путающихся в показаниях тайных агентов ГПУ, осуществляющих информационное прикрытие казни поэта… Ну не мог Сергей четыре дня безвылазно сидеть в своем номере, при том, что все его друзья говорили о нем, как об удивительно общительном и компанейском человеке… Значит, предполагаем мы, Есенин скорее всего никогда не проживал в «Англетере». Его доставили туда уже мертвого, либо полумертвого для дальнейшей инсценировки «добровольного ухода из жизни». А все, кто утверждают, что видели, как Есенин пил и буянил в гостинице, являются прямыми сообщниками убийц поэта…

Оставляет много вопросов и в высшей степени странное поведение коменданта гостиницы Назарова, который утром 28 декабря на просьбу «обеспокоенного» Вольфа Эрлиха открыть дверь в номер Есенина без всяких вопросов сделал это, даже не заглянув потом в комнату. Вы можете представить, чтобы чекист (а «Интернационал», как я уже писал выше, был ведомственной гостиницей ГПУ) вот так запросто впустил незнакомого ему человека в номер одного из постояльцев, за сохранность вещей которого он несет личную ответственность, и сразу же ушел? Объяснение этому может быть только одно – комендант, так же как и его коллега Эрлих, к тому времени уже хорошо знал, что случилось с Есениным и не хотел лишний раз лицезреть страшное дело рук своих кровавых подельников… Кстати, его жена позже свидетельствовала, что мужа срочно вызвали в гостиницу еще вечером 27 декабря, за несколько часов до «случайного обнаружения» трупа поэта…

Спустя какое то время на место преступления прибыл участковый, вызванный администрацией гостиницы, который составил протокол, до сих пор изумляющий всех исследователей данного дела. Как отмечали многие специалисты, с профессиональной точки зрения этот документ вообще не выдерживает никакой критики. Участковый Горбов умудрился нарушить все должностные инструкции, что конечно не было случайностью… Складывается стойкое ощущение, что милиционер этот отчаянно старался не написать ничего лишнего сверх того, что ему было позволено. Все же остальное он постарался максимально скрыть и заретушировать. В своем протоколе он не отразил ни времени осмотра места происшествия, ни состояния замков на входной двери, ни внешний вид погибшего (по словам очевидцев, Есенин был буквально растерзан, а его пиджак куда то исчез), ни откуда взялась веревка, на которой, якобы, повесился поэт… Он также по какой то, лишь одному ему известной причине, не пригласил в «Англетер» врача…

В протоколе, составленным Горбовым, нет ни слова о беспорядке в комнате, а ведь он был! И это отчетливо видно на фотографии, сделанной в день совершения преступления. По воспоминаниям санитара Дубровского, который помогал выносить труп Есенина, весь пол был буквально усыпан битой посудой, словно шла страшная борьба, а на теле поэта явственно виднелись следы чудовищных побоев. Но участковый предпочел не заметить всего этого, что немудрено, ведь тогда сразу бы пришлось возбуждать уголовное дело по факту убийства… В своем подозрительно лаконичном протоколе (весь акт, удостоверяющий смерть великого поэта, уместился в несколько строк) Горбов утверждает, что тело Есенина висело на трубе центрального отопления, которое находилось под самым потолком гостиничного номера. Свидетели по разному оценивают высоту этого потолка: кто то говорит о 4 метрах, кому то показалось и все 5... В любом случае, Есенин со своим ростом в 168 см. даже встав на 1, 5 метровую тумбу и вытянув верх руки до трубы ну никак не доставал. А ведь ему надо было еще надежно завязать веревку, которая бы выдержала бьющееся в конвульсиях тело…

Сразу же после гибели Сергея ленинградец Князев написал стихотворение, начинавшееся следующими словами: «В маленькой мертвецкой у окна золотая голова на плахе: полоса на шее не видна, только кровь чернеет на рубахе…» Вообще то таким поэтическим свидетельством Князев очень сильно расстроил своих работодателей, ведь его поставили сторожить труп поэта в морге, чтобы никто не увидел страшных ран, нанесенных Есенину при жизни, а он принялся в стихах описывать посмертную внешность жертвы… Но сейчас не об этом… Почему на шее у Есенина не видно следа от веревки? Ведь известно, что у повесившегося человека такая страшная отметина никуда не исчезает, она в виде красно-фиолетового шрама всегда остается на теле. Но в данном случае, ее почему то нет или она настолько бледна, что малоразличима для очевидцев. Уж не потому ли, что Есенина сначала убили, а уже потом мертвого подвесили к потолку, намотав кое как веревку?..

В качестве понятых на место трагедии были вызваны литераторы Рождественский и Медведев. Чуть позже к ним присоединился Фроман. По воспоминаниям Всеволода Рождественского, они увидели тело Есенина, лежащее на ковре. Но их заставили подписать в протоколе то, что они не видели – повешенного на трубе Сергея Есенина… Таким образом, мы знаем о том, что Есенин повесился только со слов участкового Горбова (составлявшего протокол) подонка Эрлиха и этой троицы, двое из которых, как сейчас абсолютно точно установлено, также являлись агентами ГПУ… Ни один из реальных друзей Есенина, живших в Ленинграде, порога гостиницы в то утро не переступил. Это и понятно – любой из них мог бы взбрыкнуть и потребовать тщательного расследования очевидного даже невооруженным взглядом убийства…

По большому счету, никакого следствия по делу внезапной и трагической гибели Есенина не проводилось. Представляете, погиб самый популярный на тот момент в стране поэт, лично известный и Дзержинскому, и Троцкому, а на место вопиющего происшествия присылается какой то странный участковый, который даже протокол правильно составить не может!.. Хорошо, предположим, что Горбов был слепой (не увидел явных следов тяжкого преступления) глухой (не услышал возмущенного ропота подлинных друзей Сергея) и тупой (не понял, что значила смерть Есенина для всей России) Но почему тогдашняя власть сразу же согласилась с его поспешным вердиктом о самоубийстве и буквально на следующий день закрыла дело?!.. Что это, как не стремление поскорее скрыть причину и обстоятельства гибели поэта?..

Но позвольте, скажете вы! В «Англетере» нашли стихотворение Есенина, написанное кровью: «До свиданья, друг мой, до свиданья! Милый мой, ты у меня в груди. Предназначенное расставанье обещает встречу впереди. До свиданья, друг мой, без руки и слова. Не грусти и не печаль бровей. В этой жизни умирать не ново, но и жить, конечно, не новей»… Разве оно не является лучшим доказательством того, что поэт сам решил уйти из жизни?.. И в самом деле – на этой странной записке зиждется вся, с таким трудом подогнанная негодяями, версия о самоубийстве. Но в том то и дело, что стихотворения этого в день обнаружения трупа Есенина в 5 номере гостиницы «Англетер» почему то не оказалось. Участкового же с его содержанием Эрлих (по собственному признанию) ознакомил лишь на следующий день после того, как тот уже вынес свой скоропалительный вердикт о самоубийстве поэта…

Вопросы вызывает и само появление «прощальной записки». Со слов все того же Эрлиха Есенин накануне своей трагической гибели передал ему это посвящение с настоятельной просьбой не читать его сразу, а посмотреть как нибудь потом, наедине. Вспомнил же он, якобы, о записке только 28 декабря, «узнав» о смерти поэта. Вы можете себе представить, чтобы осведомитель ГПУ, да еще к тому же и крайне тщеславный тип, сам баловавшийся на досуге стишками, мог вот так проигнорировать «посвященное ему» стихотворение гениального поэта?.. Спустя много лет появилась информация о том, что строки эти были написаны гораздо раньше декабря 1925 года и посвящались они не Вольфу Эрлиху (как убеждал всех последний, рассчитывая «на дурачка» въехать в историю) а расстрелянному близкому другу Есенина - поэту Алексею Ганину, о котором мы поговорим чуть позже... Да и с какой стати Есенину было писать перед смертью стихи кровью какому то малознакомому еврейчику, с которым он и встречался то всего несколько раз в жизни?..


Вообще мерзавец Эльрих так заврался, что впоследствии рассказывал знакомым, будто сам собирался повеситься вместе с Есениным, но в последний момент передумал. Когда же потрясенные собеседники спросили у него, почему он в таком случае не отговорил Сергея, тот не нашелся, чего ответить и выскочил обескураженный из комнаты… Замечу еще один странный факт – за все эти годы, несмотря на обращения многих исследователей, предсмертное письмо Есенина ни разу не подвергалось почерковедческой экспертизе и на сегодняшний момент мы достоверно не знаем, чьей рукой и чьей кровью были написаны эти стихи… Нелишне будет добавить также, что в 1925 году весьма посредственный графоман Вольф Эльрих получил совершенно феноменальный по тем временам подарок – роскошную двухкомнатную квартиру, о которой тут же похвастался в своем письме к родственникам. Интересно, за какие заслуги его так отметили коммунистические власти Ленинграда? Уж не за иудино ли предательство великого русского поэта?..

Итак, согласно официальной версии, навязанной обществу без какого либо разбирательства чуть ли не в самый день трагедии, Есенин сначала порезал себе вены, а затем испугавшись, что так он не убьется, решил накинуть на себя петлю... Я не буду спрашивать, каким образом несчастному поэту удалось с хлеставшей из ран кровью организовать всю сложную машинерию для повешения, а задамся только одним вопросом: откуда, в таком случае, взялось следующее свидетельство одного из знакомых «самоубийцы» Лукницкого: «Есенин был мало похож на себя. Лицо его при вскрытии исправили, как могли, но все же… В верхнем углу правого глаза — желвак… и левый глаз — плоский: он вытек. Синевы в лице не было: оно было бледно, и выделялись только красные пятна и потемневшие ссадины»…

Далее, если вы посмотрите на посмертные фотографии поэта, то увидите, что правая рука Есенина не вытянута вдоль туловища (как должно быть у всякого висельника) а согнута в локте и поднята вверх. Все это говорит о том, что окоченение трупа наступило отнюдь не в вертикальном положении... Кроме того, у повесившегося поэта никто не видел, почему то, высунутого изо рта языка, обязательного в подобных случаях… Равно как и жидкости, образовывающейся обычно под трупом… Кстати, порезы были обнаружены также на правой руке, что совершенно не логично для Есенина, который был правшой. Скорее всего, убийцы резали руку специально, чтобы разогнуть ее – они хорошо понимали, что в согнутом положении она полностью опровергает задуманную ими инсценировку самоубийства поэта… История сохранила для нас и рисунки художника Василия Сварога, который запечатлел «вынутого из петли Есенина» лежащего на диване в злосчастном номере. Штаны его были расстегнуты, а ноги скрещены… Согласитесь, что висеть в таком состоянии он никак не мог…

Вообще, чем больше пытаешься разобраться в этом темном деле, тем отчетливее понимаешь, насколько нагло и беспардонно нас пытаются убедить в абсолютно несостоятельной версии «добровольного ухода из жизни» поэта. Нет ни одного факта, доказывающего, что Есенин (как выражались либо недалекие, либо заведомо подлые интерпретаторы этой трагической истории) «сам слазил в петлю»… Напротив, буквально на каждом шагу мы видим попытки скрыть очевидные улики и направить читателя по ложному следу. Даже сегодня, спустя многие десятилетия со дня т. н. «самоубийства» официальные органы отказываются рассекретить документы, связанные со смертью Есенина. Уж не потому ли, что сразу обнажится вся та чудовищная ложь, которой пичкали нас на протяжении как советского, так и нынешнего времени?.. Видимо, очень влиятельны и могущественны заступники, покрывающие убийц великого русского поэта…

Но продолжим свое скорбное расследование… Труп Есенина, положив на сани, отвезли в морг Обуховской больницы, где известный судебно-медицинский эксперт того времени Гиляревский произвёл вскрытие и составил акт, в котором повторил все ошибки участкового Горбова! Здесь также явно не обошлось без чьей то злой воли... Опытнейший семидесятилетний эксперт не установил примерное время смерти (как это делал во всех остальных случаях) не сопроводил характерные медицинские признаки числовой нумерацией (удивительный для него отход от собственных правил) и вообще допустил очень много неточностей в том, что касается формы документа. Кроме того, в его акте указаны далеко не все повреждения, имевшиеся на лице поэта. Это подтверждает и фото Есенина, которое было сделано еще до лихорадочной реставрации внешности…

На ней отчетливо видна глубокая вмятина во лбу, больше похожая на пролом черепа и пулевое отверстие над правым глазом, но судебно-медицинский эксперт почему то «забыл» указать в документе эти важнейшие улики. Он вообще много чего умудрился «не заметить»… Кстати, некоторые поборники официальной версии самоубийства Есенина настаивают, что лицо поэта было обезображено не пытками, а длительным соседством с горячей трубой отопления после того, как Сергей уже «повесился». Дескать, не стоит беспокоиться, это всего лишь ожог… Но батарея, какой бы раскаленной она не была, не может прожечь дырку во лбу… Как установили в дальнейшем исследователи, почерк и подпись Гиляревского под актом явно не совпадают с почерком и автографами, которыми он визировал другие документы. Спрашивается, а составлял ли он вообще тот акт, который, якобы, подписывал?.. Скорее всего, его подлинный вариант медицинского заключения в силу понятных читателю причин был злоумышленниками уничтожен, а нам демонстрируют уже подделку…

Возможно, многое в этом деле могла бы прояснить эксгумация, но родственники поэта уверены – гроба с телом Сергея в могиле на Ваганьковском кладбище уже давно нет. Обнаружилось это еще в 1955 году, когда хоронили мать Есенина - Татьяну Федоровну. Сестра поэта Шура с ужасом тогда призналась близким, что гроб ее брата куда то исчез… А в конце 80 ых годов нашёлся пожилой свидетель, шофёр ГПУ Снегирёв, который 1 января 1926 года принимал участие в изъятии гроба из могилы. Куда увезли останки поэта, он не знал… Есть еще один немаловажный, а в нашем случае и прямо таки удручающий факт, заставляющий о многом задуматься: как раз по соседству с гостиницей «Интернационал» (бывшей «Англетер») располагалась следственная тюрьма ленинградского ГПУ, которая соединялась с ней подземным коридором… Сохранились свидетельства очевидцев, которые видели, как какого то человека, завернутого в ковер, волокли в тот трагический день по темному коридору. Об этом еще будет сказано в заключительной части материала…

Но одной из самых весомых улик, подтверждающих насильственную смерть поэта, я считаю странную гибель почти всех фигурантов есенинского дела, которые засветились в «Англетере». Судите сами: пейсатель Вольф Эрлих, одним из первых «случайно» обнаруживший труп Есенина, спустя некоторое время был расстрелян… Так называемый «друг» поэта Георгий Устинов, убедивший всех в самоубийстве Есенина, сам почему то повесился несколькими годами позже… Нерадивый участковый Николай Горбов, составивший путанный протокол на месте преступления, впоследствии бесследно исчез… Комендант гостиницы «Англетер» чекист Назаров неожиданно выбросился из окна... Я понимаю, конечно, всякое в жизни случается, но не так же организованно и массово…

Ну и последнее, совершенно непонятно, зачем Есенину для воплощения своего замысла о самоубийстве надо было ехать в Ленинград, когда он мог с таким же дьявольским успехом сделать это в Москве?.. И самое главное, ответьте себе, пожалуйста, на вопрос: мог ли поэт, ожидавший со дня на день выхода в свет полного собрания своих сочинений так поспешно и бессмысленно наложить на себя руки?.. Неужели вас не смущает вся абсурдность этого предположения?.. Вот как вспоминала свою встречу с Есениным прозаик Софья Виноградская: «Издание Полного собрания сильно занимала его. Он заранее предвкушал удовольствие щупать первый том своих стихов и говорил: «В России почти все поэты умирали, не увидев полного собрания своих сочинений. А я увижу свое собрание. Ведь увижу!» К сожалению, этого так и не произошло…


ПОЧЕМУ ЗАКАЗАЛИ


Правду всегда говорить нелегко, а в те времена это было еще и очень опасно. Сергей прекрасно знал, что смертельно рискует, но и молчать тоже не мог. Жил, как чувствовал. «Я сердцем никогда не лгу» - писал он в одном из своих произведений. Будучи человеком отчаянной смелости, Есенин начал свою бескомпромиссную борьбу с сатанистами, захватившими власть в стране. Поэт в России - больше чем поэт, и все эти Нахамкесы и Бронштейны хорошо понимали силу поэтического слова. На Сергея, как я уже писал, была заведена чертова дюжина уголовных дел, обвиняющих его в погромной агитации. По законам Совдепии это означало только одно - расстрел! Он ходил, буквально, по лезвию ножа… В конце концов, сионисты убили поэта, подвесили его, уже мертвого, в петлю и предложили всем поверить в то, что солнечный русский гений покончил жизнь самоубийством…

Но это было чуть позже, а пока Есенина начинают то и дело приглашать на допросы в милицию, предъявляя ему обвинения в антисемитизме и подстрекательстве к еврейским погромам. Разумеется, ни к чему подобному Сергей никогда не призывал, но как мы все хорошо знаем, антисемит - это не тот, кому не нравятся евреи, а тот, кто не нравится евреям… Поводом для арестов поэта не раз служили доносы откровенных провокаторов и стукачей: 1920-й, сентябрь — Рекстень, Шейкман; 1923-й, октябрь — Роткин; 1924-й, январь — Эрлих; 1924-й, февраль — Майзель, Крымский; 1924-й, март — братья Нейман; 1925-й, сентябрь — Рога, Левит… Как жаль, что дело Есенина (равно как и дела миллионов других русских людей, репрессированных после революции) до сих пор засекречено. А то бы мы, наконец, узнали, кто же на самом деле писал львиную часть всех доносов…

Вот как выглядело одно из уголовных дел, по которому пытались осудить Есенина и его друзей: некто Роткин написал заявление в ГПУ, в котором обвинил Есенина, Клычкова, Орешина и Ганина в том, что они в пивной на Мясницкой улице ругали евреев, упоминая при этом фамилии Троцкого (Бронштейна) и Каменева (Розенфельда). «Когда они с неслыханной наглостью и цинизмом позволили себе оскорбить вождей русской революции, я понял, что это такие интеллигенты и литераторы, которые сознательно стараются при удобном случае дискредитировать и подорвать авторитет советской власти и ее вождей...» - стучал на русских поэтов осведомитель Роткин. Сам Есенин так объяснял причину очередного своего попадания за решетку: «Понимаете, дорогой товарищ... Стали мы говорить о жидах. Вы же и сами видите, теперь куда не кинь - везде жиды. А тут подошел какой-то тип (Марк Роткин) и привязался, вызвали милиционеров, - и вот мы попали в милицию. «Да, дело нехорошее!» - сказал следователь. На что Есенин ответил: «Какое уж тут хорошее, когда один жид четырех русских ведет…»

Спустя какое то время в поезде Баку — Москва, Есенин страшно разругался с дипломатическими курьерами Рогой и Левитом, близкими знакомыми всесильного советского вождя Льва Каменева. Те потребовали отдать под суд «проклятого антисемита» и завертелась страшная карательная машина. Не помогла ни известность Есенина, ни заступничество его друзей. Против Сергея было возбуждено очередное (черт его знает, какое уже по счету) уголовное дело. Секретарь суда Гольдберг строчила Есенину грозные предписания, взяв с него подписку о невыезде. Судья Липкин активно готовил процесс, намереваясь показательно наказать «преступника». Положение Есенина становилось угрожающим и тогда он, после долгого препирательства с родными и близкими, вынужден был лечь в психиатрическую больницу. Ведь говорят, что «сумасшедших не судят»…

Сторонники версии о самоубийстве поэта неизменно приводят, как доказательство склонности Есенина к суициду, факт его пребывания в психлечебнице. Мол, о чем тут говорить, и так все ясно – клиника… Сергей и вправду какое то время находился в больнице, только вот оказался он там не по состоянию здоровья, а по настоянию своей сестры. Его устроили туда, чтобы спасти от судебного преследования… «С. А. Есенин 28 л. Страдает тяжелым нервно-психическим заболеванием, выражающимся в приступах расстройства настроения и навязчивых мыслях и влечениях. Означенное заболевание делает гр. Есенина не отдающим себе отчета в совершаемых им поступках. Проф. Ганнушкин». Потом его недруги будут размахивать этой справкой, чтобы доказать, что поэт на почве алкоголизма сначала окончательно тронулся головой, а потом и удавился. Но это ложь! Находясь в больнице, Есенин написал несколько совершенно потрясающих стихов, среди которых были такие шедевры, как «Клен ты мой опавший, клен заледенелый», «Ты меня не любишь, не жалеешь»… Ну вот скажите, мог ли псих создать подобную красоту?.. Профессор Ганнушкин, являвшийся, кстати, земляком поэта, хорошо понимал, какую огромную ценность представлял Есенин для русской поэзии и делал все, чтобы спасти его от вездесущего ГПУ. Чекисты не раз приходили в клинику, чтобы арестовать Есенина, но врачи не выдали поэта…

Есенин всячески сопротивлялся тому страшному давлению, которое оказывала на него кровавая окружающая действительность. Как человек порядочный и честный, он не мог закрывать глаза на те жуткие вещи, свидетелем которых ему не раз приходилось становиться. Есенин отлично знал и о бессудных казнях в подвалах ЧК (помните его знаменитое - «Не злодей я и не грабил лесом, не расстреливал несчастных по темницам») и о чудовищном голодоморе, поразившем родную ему деревню («Там за Самарой… я слышал… люди едят друг друга») Однажды, будучи со своей женой Айседорой Дункан за границей, Есенин в сердцах бросил в компании: «Не поеду в Москву, пока Россией правит Лейба Бронштейн! А он не должен этого делать!»… Разумеется, очень скоро благодаря подлым «дружкам» Есенина об этом узнал сам Лев Давидович. Но Есенин не унимался… Тяжело переживая весь тот кошмар, что творился тогда в России, он пишет поэму «Страна негодяев», одним из главных героев которой становится комиссар Чекистов, в котором читатели без труда узнали всемогущего Лейбу Троцкого:

«Слушай, Чекистов!.. С каких это пор
Ты стал иностранец?
Я знаю, что ты настоящий жид.
Фамилия твоя Лейбман,
И черт с тобой, что ты жил за границей…
Все равно в Могилеве твой дом.
Чекистов:
Ха-ха! Ты обозвал меня жидом?
Нет, Замарашкин! Я гражданин из Веймара
И приехал сюда не как еврей,
А как обладающий даром
Укрощать дураков и зверей.
Я ругаюсь и буду упорно
Проклинать вас хоть тысячи лет,
Потому что хочу в уборную,
А уборных в России нет.
Странный и смешной вы народ!
Жили весь век свой нищими
И строили храмы Божие…
Да я б их давным-давно
Перестроил в места отхожие…»

В среде наших либеральных историков принято изображать «демона революции» Троцкого чуть ли не покровителем Сергея Есенина. В качестве доказательства этого лживого утверждения приводят хвалебный некролог, опубликованный Бронштейном после смерти поэта... Но любому здравомыслящему человеку понятно, что это было ничем иным, как дымовой завесой по сокрытию следов совершенного его клевретами убийства. И это явственно следует даже из текста фальшивого некролога: «Больше не могу, сказал 27 декабря побежденный жизнью поэт…» Обратите внимание, именно этим числом датирует Троцкий смерть поэта. Притом, что все советские газеты твердили тогда, что Есенин «покончил жизнь самоубийством» 28 декабря. Такая вопиющая несостыковка объясняется просто – Троцкий получил уведомление о приведении в исполнение своего приговора Есенину 27 числа (день реального убийства поэта) и у него эта дата четко отложилась как в памяти, так и в испорченном по ошибке и выдавшем его с головой слащавом некрологе…

Утверждают, что у Троцкого не было никаких мотивов убивать Есенина. Что за бред! Эта нечисть отправила на смерть миллионы русских людей и за меньшие прегрешения... Чего уж тут говорить о Есенине, который в открытую заявлял на заседании пролетарских писателей: «Здесь болтали о литературе с марксистским подходом! Никакой другой литературы не допускается!.. Это уже три года! Три года вы пишете вашу марксистскую ерунду! Три года мы молчали! Сколько же еще лет вы будете затыкать нам глотку?»… Сергей органически не умел лгать и бросал прямо в лицо своему окружению, не думая о последствиях: «Тошно мне, законному сыну российскому, в своем государстве пасынком быть. Надоело мне это блядское снисходительное отношение власть имущих, а еще тошней переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу!»… По рукам ходил ставший очень популярным в народе есенинский «Ответ евангелисту Демьяну» - советскому поэту безбожнику Демьяну Бедному, настоящая фамилия которого Ефим Придворов:

«Я часто думаю, за что Его казнили?
За что Он жертвовал Своею головой?
За то ль, что, враг суббот, Он против всякой гнили
Отважно поднял голос Свой?
За то ли, что в стране проконсула Пилата,
Где культом кесаря полны и свет и тень,
Он с кучкой рыбаков из бедных деревень
За кесарем признал лишь силу злата?..
Нет, ты, Демьян Христа не оскорбил,
Ты не задел Его своим пером нимало.
Разбойник был, Иуда был, –
Тебя лишь только не хватало.
Ты сгустки крови у креста
Копнул ноздрей, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов»…

Незадолго до своей гибели Есенин написал статью «Россияне», которая при его жизни, разумеется, так и не была опубликована… В ней он честно и мужественно оценил ту эпоху, в которой ему довелось так недолго творить и мучительно умереть: «Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живем. Тяжелое за эти годы состояние государства выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые трубят около семи лет об одном и том же, что русская современная литература контрреволюционна… Эти типы развили и укрепили в литературе пришибеевские нравы… Давно уже стало явным фактом, как бы не хвалил и не рекомендовал Троцкий разных Безымянских, что пролетарскому искусству грош цена…» Думаю, что даже этих строк было тогда вполне достаточно, чтобы Есенину вынесли смертный приговор. «Так крыть большевиков, как это публично делал Есенин, не могло и в голову придти никому в советской России. Всякий, сказавший десятую долю того, что говорил Есенин, давно был бы расстрелян» - вспоминал писатель Израиль Моисеевич Соболь…

Говорят, что в день гибели Есенина чемоданы поэта были перевернуты верх дном. Что же искали убийцы? Есенин мог хранить у себя тезисы своего друга Алексея Ганина, расстрелянного чекистами ранее, в котором говорилось следующее: «Перед судом всех честно мыслящих людей мы категорически утверждаем, что в лице господствующей в России компартии орудует банда воинствующих изуверов-человеконенавистников, напоминающая средневековые секты сатанистов и дьяволопоклонников… За всеми словами о коммунизме, свободе, равенстве и братстве - таятся смерть и разрушения, разрушения и смерть... Достаточно вспомнить те события, от которых еще не высохла кровь многострадального русского народа, когда по приказу этих комиссаров оголтелые, вооруженные с ног до головы, воодушевляемые еврейскими выродками банды латышей беспощадно терроризировали беззащитное население: всех, кто здоров, угоняли на братоубийственную бойню, а при малейшем намеке на отказ выжигали целые села, вырезали семьи… Кто не помнит того ужаса и отчаяния, когда люди голодающих районов, доведенные до крайности чекистскими бандами и заградотрядами, в нашем двадцатом веке, в христианской стране, дошли до людоедства, до пожирания собственных детей!»…

Подобные мысли представляли огромную опасность для сионистского преступного режима, захватившего власть в России. Бесстрашный патриот Алексей Ганин был обвинен в создании «Ордена русских фашистов». Постановление на его арест подписал сам Генрих Ягода (настоящее имя Иегуда) – будущий глава НКВД. Допрашивали отважного героя заплечных дел мастера Абрам Славотинский и Яков Агранов (Соренсон) Причем последний имел самое непосредственное отношение к гибели другого известного поэта - Николая Гумилева… По многочисленным данным, допросы эти сопровождались жесточайшими пытками, в результате которых Алексей Ганин сошел с ума... В конце концов, он был тайно осужден (палачи побоялись судить его открыто) и вместе с еще несколькими близкими Есенину людьми расстрелян в подвалах Лубянки…

Пытаясь убедить всех в том, что Есенин отнюдь не случайно «полез в петлю», разного рода мерзавцы любят разглагольствовать о его, якобы, давнем пристрастии к алкоголю. О том, что все творчество поэта буквально пронизано темой смерти, которую он настойчиво искал... А вы попробуйте, умники хреновы, не пить и не думать о смерти, когда на ваших глазах, одного за другим, убивают лучших друзей, когда близких родственников обложили уже со всех сторон ГПУшными стукачами и осведомителями, когда на вас самого заведено несколько уголовных дел, каждое из которых грозит расстрелом!.. Все последние годы своей жизни Есенин находился в страшном напряжении, он постоянно ждал ареста и поэтому в отчаянии махнул из Москвы в Ленинград, надеясь, что там у него получится отсидеться и хоть на время выпасть из поля зрения своих преследователей. Но чекистские собаки уже шли по его следу…

Не стоит сбрасывать со счетов и сложнейшую политическую ситуацию того времени. Дело в том, что в декабре 1925 года разгорелась страшная политическая борьба между троцкистами и сталинистами. Прямо в день «трагического самоубийства» Есенина в Москве проходил партийный съезд, на котором Троцкий, Зиновьев и Каменев пытались дать бой набирающему силу Сталину. Решалось, кто после смерти Ленина будет главенствовать в огромной стране. По счастью, русские коммунисты поддержали Сталина и дни еврейской оппозиции в партии большевиков были сочтены. Есенин переехал в Ленинград не только для того, чтобы убежать от московских чекистов, он рассчитывал на покровительство любившего его творчество Кирова, которого Сталин собирался поставить своим наместником в городе на Неве… Существует достаточно правдоподобная версия, что перед отъездом в Ленинград Есенин в разговоре с тайным осведомителем ГПУ (а поэта «пасли» на протяжении всей его жизни в советской России, отслеживая буквально каждый шаг) похвастался тем, что у него есть сногсшибательный компромат на троцкистов и поэтому в городе Ленина (который на тот момент был безраздельной вотчиной Зиновьева-Апфельбаума) его уже ждали...


КАК УБИВАЛИ


Я уже не раз упоминал здесь о том, что после убийства Есенина все его, так называемые друзья – мариенгофы и прочие эльрихи, стараясь выслужиться перед сатанинской властью, принялись обливать грязью светлую память поэта. Многие просто замолчали, чтобы не накликать на себя новых бед. И лишь один писатель во всей России не побоялся обличить предполагаемых убийц Сергея. Звали его Борис Лавренев и вот что он написал в своем некрологе: «Есенин был захвачен в прочную мертвую петлю… Я знаю, что перед этой раскрытой могилой будет сказано много сладких слов и будут писаться «дружеские» воспоминания. Я их писать не буду. Мы разошлись с Сергеем в 18 году - слишком разно легли наши дороги. Но я любил этого казненного дегенератами мальчика искренне и болезненно. И мой нравственный долг предписывает мне сказать раз в жизни обнаженную правду и назвать палачей и убийц - палачами и убийцами, черная кровь которых не смоет кровавого пятна на рубашке замученного поэта»… Представляю, какого мужества требовало от него тогда, в самый разгар красного террора, написать эти строки…

Прошли годы, и несмотря на то, что генетические троцкисты сделали все, чтобы надежно скрыть всю правду о гибели Есенина, она подобно живому ростку стала пробиваться через завалы лжи и всевозможных фальсификаций наружу. Особенно поспособствовало этому опубликование сенсационного интервью с бывшим диссидентом и политзаключенным Николаем Брауном: «Я, будучи сам поэтом, сыном поэта Николая Леопольдовича Брауна, который выносил тело погибшего Есенина из «Англетера», ответственно заявляю: Есенин - не убивал себя. Его убили во время допроса, сопровождавшегося пытками и избиениями, а после - чтобы скрыть следы, инсценировали самоубийство, опорочив память поэта. Есенин был убит по тем же самым мотивам, по которым была уничтожена целая плеяда выдающихся русских поэтов и писателей - Клюев, Васильев, Ганин, Клычков, Орешин, Наседкин, Приблудный и, еще в 1921 году, раньше их всех – Гумилев... Уничтожена воинствующими безбожниками, интернационалистами-русофобами, поставившими перед собой задачу обескровить и обесчестить Россию, ликвидировав все сословия, превратив русский народ в послушное стадо, вырвав его мозг и душу...

Есенин умер при допросе! От пыток! Мой отец рассказал следующее: смертельная рана, глубоко уходящая, была у Есенина над правым глазом, под бровью, пробита, как будто ударили сдвоенной железной палкой, а вероятнее всего - рукояткой револьвера типа наган с ушком, оставившим две характерные вмятины на лбу, очевидные на «неофициальной» посмертной маске. Я спросил отца о круглой ране: не был ли Есенин застрелен? Ответ отца: «Он был умучен». Переносье было пробито на уровне бровей и левый глаз запал. Никакой странгуляционной борозды на шее не было. Отец в 1919-1920 годах работал санитаром и знал, что говорит - ему приходилось видеть удавленников с характерными посиневшими лицами, а лицо Есенина было бледным. Когда тело поэта выносили из «Англетера», мой отец первым взял его под плечи и заметил, что позвоночник у поэта был сломан, - голова почти отваливалась, - сломан, но не так, как бывает у висельников, а так, как будто ему сломали шею посредством удавки, специальным приёмом, каким, например, снимают часовых. Всё тело было застывшее, а голова отваливалась…

Автопортрет с сыном, 1930-е, г. Ленинград. Выставка «10 лучших портретов Моисея Наппельбаума», видео: «От Ильича до Никитсергеича. К 150-летию фотографа Моисея Наппельбаума», «К 180-летию фотографии. Эпизод IX: "Русское фотографическое общество"» с этим снимком. Моисей и Лев Наппельбаум
Внешность Есенина приводилась в порядок трижды. Первый раз - перед тем, как его тело показали писателям. Результаты пыток при допросе, следы увечий, все то, что было слишком заметно, было скрыто под макияжем. Если кто-то и видел Есенина в изначальном его облике, - это могли быть только спецкадры из ГПУ, которые прибыли с Моисеем и Львом Наппельбаумами. Кстати, их визит не случаен. Старший Наппельбаум, которого пригласили из Москвы, славился тогда как портретист, лучший ретушёр фотографий - ему поэтому очень часто поручали фотографирование вождей, деятелей искусства. Он умел отретушировать их так, что комар носа не подточит. Наппельбаум и ГПУ постарались, чтобы Есенин на посмертных фотографиях выглядел идеально… Однозначно, что такие увечья не могли быть нанесены даже в предсмертной борьбе, на которую Есенин был способен, а только в том случае, если поэта пытали…

А что могли искать пытавшие? Рукописи, личные бумаги, компрометирующие близких и знакомых поэта. Все, что можно было связать с делом так называемого «Ордена русских фашистов», сфабрикованным московским ГПУ. И это находит свое подтверждение - все последние записи поэта исчезли, даже стихи, которые он читал знакомым незадолго перед смертью. Многое говорит за то, что у Есенина с применением пыток искали не что иное как «тезисы» Ганина. Но не смогли найти: перед тем как уехать в Питер, Есенин сжёг все бумаги, которые могли скомпрометировать его или кого-то из близких и друзей. Он знал, что за ним установлена слежка, что круг «черных человеков» вокруг него, после арестов и казней друзей, сужается. В Баку, куда Есенин уехал сразу после казни Ганина по совету знакомых, он встретил Блюмкина, который в результате их ссоры чуть не застрелил его. Есенин воспринял эту угрозу всерьёз и поехал в Тифлис, где знакомые достали ему пистолет - наган, с которым он не расставался до последнего дня. Был ли нанесен один из роковых ударов, прервавших жизнь поэта, тем самым наганом или каким-то другим? Трудно сказать. Из Москвы он уезжал в тот момент, когда на него уже было заведено 13 уголовных дел по статье «антисемитизм». Эти дела, конечно, беспокоили тех близких друзей, кто понимал, что они могут закончиться для него плохо…»

Известный художник Василий Сварог, который, как мы помним, успел зарисовать убитого дегенератами Есенина, пытался впоследствии представить, как совершалось это злодеяние: «Мне кажется, этот Эрлих что-то ему подсыпал на ночь, ну... может быть, и не яд, но сильное снотворное. Не зря же он «забыл» свой портфель в номере Есенина. И домой он «спать» не ходил - с запиской Есенина в кармане. Он крутился не зря все время неподалеку, наверное, вся их компания сидела и выжидала свой час в соседних номерах. Обстановка была нервозная, в Москве шел съезд, в «Англетере» всю ночь ходили люди в кожанках. Есенина спешили убрать, поэтому все было так неуклюже и осталось много следов. Перепуганный дворник, который нес дрова и не вошел в номер, услышал, что происходит, кинулся звонить коменданту Назарову. А где теперь этот дворник?..

Сначала была «удавка» - правой рукой Есенин пытался ослабить ее, так рука и закоченела в судороге. Голова была на подлокотнике дивана, когда Есенина ударили выше переносицы рукояткой нагана. Потом его закатали в ковер и хотели спустить с балкона, за углом ждала машина. Легче было похитить. Но балконная дверь не открывалась достаточно широко, оставили труп у балкона, на холоде. Пили, курили, вся эта грязь осталась... Почему я думаю, что закатали в ковер? Когда рисовал, заметил множество мельчайших соринок на брюках и несколько в волосах... Пытались выпрямить руку и полоснули бритвой по сухожилию правой руки, эти порезы были видны... Сняли пиджак, помятый и порезанный, сунули ценные вещи в карманы и все потом унесли... Очень спешили... «Вешали» второпях, уже глубокой ночью, и это было непросто на вертикальном стояке. Когда разбежались, остался Эрлих, чтобы что-то проверить и подготовить для версии о самоубийстве»…

Вот мы и подошли, друзья, к самому важному месту во всем этом мрачном повествовании!.. Некоторое время назад в журнале с несерьезным названием «Чудеса и приключения» (возможно, это было единственное издание, согласившееся обнародовать столь взрывоопасный материал) было опубликовано письмо отставного военного Виктора Титаренко, в котором он рассказал о своей случайной беседе с неким Николаем Леонтьевым, который по его словам принимал активнейшее участие в убийстве Сергея Есенина!.. Но прежде чем мы перейдем к этому поразительному, саморазоблачающему признанию преступника, несколько слов о негодяе Леонтьеве, решившем перед смертью исповедаться таким образом в совершении столь тяжкого греха… Историки установили, что это реальный человек, который в годы Гражданской войны стал чекистом и вместе с известным террористом Блюмкиным служил в личной охране Льва Троцкого, курсировавшего в карательно-пропагандистском «Поезде наркомвоена». Позже работал сотрудником ГПУ в Петрограде и в Москве… В годы сталинских репрессий был осужден и сослан в Хабаровский край. А теперь, собственно, само письмо:

«Я, Титаренко Виктор Григорьевич, майор запаса, ветеран БАМа, решился, наконец, записать услышанный мною более двадцати лет назад рассказ-исповедь об убийстве Сергея Есенина. Начну с того, что я прибыл в звании старшего лейтенанта железнодорожных войск работать на одну маленькую глухую станцию (следует название) Уклад жизни здесь был деревенский: жители держали коров, коз, свиней. Однажды вместе с четырьмя офицерами меня пригласил в свою рубленую баньку попариться военврач. Было это году в 1976–1977, точнее не скажу. Пришли и несколько местных жителей, и среди них один очень пожилой, на которого я сразу почему-то обратил внимание. Помылись, попарились, выпили как водится… Сразу же пошли задушевные беседы и откровенные разговоры. Я оказался в паре с этим самым пожилым человеком. Мы разговорились, и я ни с того ни с сего поведал ему свою, тогда еще не слишком длинную жизнь. Разоткровенничался и он. А потом вдруг сказал: «Знаешь, Витек, вот этой самой рукой я лично застрелил Сергея Есенина!» - Какого Есенина? - опешил я. «Того самого - великого русского поэта» - Так ведь он сам повесился, об этом во всех учебниках написано. «Все это ерунда, слушай, как было в действительности…» - и он начал свой рассказ…

«После революции я познакомился с Яковом Блюмкиным и стал его доверенным лицом и верным соратником. Вскоре закружилась Гражданская война и мы с Блюмкиным оказались в личной охране товарища Троцкого. А уже по ее окончанию стали чекистами… Надо сказать, что в Питере в двадцатые годы выступала знаменитая певичка и Лев Давидович был ее пламенным поклонником. Однажды Троцкому доложили о том, что молодой Есенин - тоже ее тайный любовник. Это было для демона революции буквально громом с ясного неба. Он был обманут, возмущен, оскорблен. Терпеть такого Троцкий не пожелал и поручил своему особо доверенному человеку Якову Блюмкину наказать соперника. Как мне объяснил Блюмкин, перед нами стояла задача весьма необычного характера: набить Есенину физиономию и кастрировать. Сделать это очень аккуратно, без общественной огласки. Получив такое указание свыше, мы приступили к его исполнению. За Есениным немедленно было установлено негласное наблюдение. Все держалось в строгом, секрете. Никто, кроме нас двоих, не должен был ничего знать. В Питере была гостиница «Англетер», негласно подведомственная ЧК. Сюда мы и спланировали привести тайно Есенина, чтобы осуществить задуманное…

Зимним вечером мы с Блюмкиным пришли в гостиницу. Блюмкин хорошо знал Есенина раньше, поэтому, когда тот приехал в Питер, у Якова был повод обмыть эту встречу. В одном из номеров гостиницы мы втроем хорошо выпили, потом, вроде шутя, перевели разговор на женщин и начали Есенина подначивать, что он, мол, половой гигант, перед ним не устоит ни одна баба. Дай, мол, поглядеть на твое мужское достоинство, может, мы его отрежем и повесим в кунсткамере для потомков. Мы, вроде полушутя, повалили его на диван, задрали рубашку и начали расстегивать брюки. Несмотря на шутливый тон и выпитое в немалых количествах, Есенин, видно, понял нешуточность намерения и, лежа на кровати, схватил стоящий на прикроватной тумбочке старинный медный подсвечник и ударил им по голове ближе стоящего к нему Блюмкина. Тот свалился на пол. Сергей, полусидя, замахнулся подсвечником в мою голову. Я знал, что Есенин физически крепкий мужик, частенько участвовавший в драках и умеющий за себя постоять. Оставшись с ним один на один, я перепугался, выхватил наган и выстрелил…

Он мгновенно замер, потом упал на спину и захрипел, при этом выпустил подсвечник, который, падая, зацепил лежавшего на полу Блюмкина. Тот вдруг пришел в себя, вскочил на ноги, схватил подсвечник, валявшийся на полу, и со всей силы ударил им Есенина в переносицу. Он хотел в горячке ударить еще раз, но я вырвал у него подсвечник, закричав: «Хватит! Посмотри, что мы наделали!» Ведь команды убивать у нас не было, была команда по пьянке затеять драку, набить ему физиономию, намять хорошенько бока и, по возможности, тайно провести кастрацию, о которой он, когда протрезвеет, естественно, никому не скажет, опасаясь позора. Но теперь перед нами лежал труп, и не простого смертного, а скандально знаменитого поэта, хорошо известного не только в России, но и за рубежом…

Сначала мы растерялись: что делать? В любой момент в номер могли прибежать люди, слышавшие выстрел. Последствия для нас могли быть катастрофическими. Однако Блюмкин быстро сориентировался и принял решение: Есенина закатать в ковер - и на балкон. Если ворвутся служащие гостиницы, наша легенда такова: вот наши документы. У нас проходит оперативная встреча. Блюмкин как начальник захотел осмотреть мое табельное оружие. Доставая его из-за пояса, я зацепил курком за ремень, произошел самопроизвольный выстрел в пол. Все спокойно… Вынеся закатанное в ковер тело на балкон, поставив подсвечник на место, заправив постель (кстати, на покрывале крови не было, пуля осталась в теле), мы закрыли двери комнаты и вышли из гостиницы. На улице мы договорились, что Блюмкин едет в ЧК, по спецсвязи вызывает Троцкого, объясняет ему создавшуюся обстановку и согласует наши дальнейшие действия. Я же возвращаюсь в гостиницу и кручусь в фойе поближе к администрации, чтобы быть в курсе всех событий. В случае необходимости попытаюсь изменить ситуацию, неблагоприятную для нас. Но все было тихо…

Несколько часов прождал я возвращения Блюмкина. Он вернулся спокойным и деловитым. Мы вышли на свежий воздух, подальше от посторонних ушей. Лев Давидович был ошеломлен сообщением, потом подумал и сказал: «А это, наверное, даже к лучшему: нет человека - нет проблемы». И дал указание: инсценировать самоубийство допившегося до ручки поэта Есенина. Для этого пригласить в номер администрацию гостиницы, понятых, составить акты, протоколы, медицинские заключения, проконтролировать быстрейшее «упакование» поэта в цинковый гроб. Мертвого Есенина должно видеть возможно меньше людей. Тело нужно срочно доставить в Москву. Сам же Троцкий на следующий день лично даст информацию в печать о самоубийстве неуравновешенного и психически надломленного поэта. Тем самым будет поставлена точка на попытках какого-либо расследования. В такой ситуации ни одна государственно-следственная структура этим делом заниматься не будет, а частное лицо, попытавшееся на свой страх и риск покопаться в деталях, может получить срок за недоверие к официальному заявлению: это политическая статья, чреватая тяжелыми последствиями. Мы немедленно приступили к выполнению задуманного плана…

Зайдя инкогнито в есенинский номер, мы быстренько втащили с балкона труп и размотали ковёр. На улице был сильный мороз, и тело, пролежавшее на балконе более четырёх часов, сильно замерзло. Впопыхах, закатывая убитого в ковёр, мы не подумали о руках, что с нашей стороны было большой оплошностью. Одна рука у Есенина была согнута в локте и прижата к животу, а у второй локоть был поднят, а кисть прижата к затылку. Как мы ни пытались опустить руки, нам это никак не удавалось. Наконец, меня осенило: я достал перочинный нож, закатал рубашку на той руке, которая была прижата к поясу, и перерезал локтевые сухожилия, после чего с усилием вытянул эту руку вдоль туловища. Потом передал нож Блюмкину, который повторил мой приём, а плечевой сустав просто вывернул. Осмотрев комнату, мы не нашли, на чём повесить Есенина: ни в потолке, ни в стенах не было ни одного крючка. Правда, высоко под потолком проходила труба отопления, но достать её со стула даже при моём нормальном росте было проблематично, не говоря уже о росте Есенина: метр с кепкой. Мы порвали полотенце и перевязали локтевые раны, чтобы не запачкать сукровицей рубашку, и застирали место на груди, пропитанное кровью…

Соорудив из тумбочки и стула лестницу, подняли тело к трубе и попытались сделать из ремня подобие петли, чтобы затолкать в неё голову, но это у нас никак не получалось. Талия у низкорослого поэта была узенькая, и, естественно, ремешок в брюках соответствовал её размерам. Нам же нужно было завязать один конец на трубе узлом, а на другом сделать узел и петлю: длины ремня не хватало. Не придумав другого варианта, мы просунули ремень под батарею и, выведя конец на другую сторону, застегнули его на пряжку. Получился обыкновенный круг без всяких петель и удавок. Кое-как мы просунули в него голову трупа и развернули её так, чтобы не было видно следов от подсвечника. Несмотря на то, что подсвечник проломил Есенину лоб и переносицу, кровоподтёков почти не было, так как мы сразу выставили тело на мороз. Однако небольшой синяк был очень заметен, именно этим местом мы и постарались прижать тело к трубе. Трубы были раскалённые, и определить визуально неспециалисту, что это - синяк от удара или ожог, было бы проблематично. Потом мы тихо покинули номер и гостиницу…

Спустя некоторое время мы появились в гостинице уже официально и доложили администратору, что пришли по приглашению поэта Есенина к нему в гости. Мгновенно мы подняли страшный шум, вызвали администрацию гостиницы. Естественно, появились зеваки. Всем было продемонстрировано висящее тело и объяснено, что бедный поэт, надломленный жизнью, покончил жизнь самоубийством. Мы распорядились всем срочно покинуть номер, вызвать понятых с тем, чтобы приступить к расследованию. Я вывел собравшихся из номера и пошёл искать понятых. У Блюмкина в ЧК были свои, зависящие полностью от него за свои старые грехи люди, которые и мать свою готовы заложить, только бы остаться в живых. Вот их-то и потребовал Яков… Было составлено два акта о смерти с разными исходами, два протокола обнаружения трупа и два медицинских заключения вскрытия тела. Это на ходу импровизировал Блюмкин. Один из них будет официально объявлен от имени правительства, другой можно через подставных лиц опубликовать в какой-нибудь газетёнке…

Подчинённые Якова сделали документы - комар носа не подточит, организовали подписи таких светил, что у простых смертных не должно родиться никаких сомнений. Номер, в котором лежал мёртвый Есенин, был под круглосуточной охраной, туда никого не пускали. В течение дня, пока готовился гроб и всё необходимое, в номере колдовал преданнейший Блюмкину человек - похоронных дел мастер, который убирал с лица следы побоев и ретушировал ожог от отопительной трубы. Вечером в номер был занесён гроб со всеми атрибутами. Мы уложили Есенина в гроб, крышку забили, гроб положили в обитый цинком ящик и вынесли из гостиницы. В утренних газетах было опубликовано правительственное сообщение, что трагически погиб большой поэт: покончил жизнь самоубийством. Мы с Блюмкиным провожали гроб до Москвы и передали его спецкоманде, занимавшейся похоронами государственных и высокопоставленных лиц...

Спустя какое-то время по Москве и по Питеру поползли слухи, что в смерти Есенина не всё ясно... Думаю, что кто-то из доверенных Якова по пьянке сболтнул лишнее. Вскорости Блюмкин вызвал меня к себе: «Слушай, Николай, поползли нехорошие слухи о смерти Есенина, ты, наверняка, слышал. Тебя не виню. Знаю, ты - могила, да и какой резон тебе болтать: рыльце у тебя в пуху не менее моего. Ну ладно, с трепачами я разберусь. А ты собирайся и завтра же отчаливай… Потом я узнал, что особо доверенные Якову люди, участвовавшие в этом деле, в течение полугода отбыли в мир иной: кто по пьянке выпал с балкона, кто попал под трамвай, кто утонул и так далее. Мёртвые всегда молчат…»

Многое из того, о чем поведал этот гнусный преступник, требует пояснения и мы получили их, благодаря кропотливой работе выдающегося исследователя жизни и творчества поэта Виктора Кузнецова. Вот его комментарии по поводу страшного признания убийцы Сергея Есенина: «Теперь, спустя 80 лет после трагедии, можно окончательно и уверенно сказать: именно такими и были последние мгновения жизни великого певца России. В одном из архивов сохранилась фотография его мертвого лица (оригинальный снимок с пометкой: «Не выдавать!») - она подтверждает действия убийц: над правым глазом заметно пулевое отверстие… Первая и главная оплошность Леонтьева - вздор о том, что у Троцкого и Есенина «ходила в любовницах» одна и та же ленинградская «певичка». Якобы узнав о сопернике, темпераментный Лев Давидович пришел в ярость и приказал его хорошенько отдубасить и проучить... Сегодня, когда биографии «демона революции» и поэта расписаны чуть ли не по дням и по часам, верить леонтьевской глупой фантазии нелепо. Скорее всего, его начальник Блюмкин просто не стал ставить в известность своего подельника относительно истинных мотивов предполагаемого преступления…

Леонтьев сообщил, будто он и Блюмкин спланировали тайно привезти Есенина в «Англетер», где и свершилось святотатство. Это полуправда, возникшая или по забывчивости, или, что вернее, из желания все-таки не разглашать действительного хода операции. Дело складывалось иначе. Когда Есенин приехал в город на Неве, троцкистские холуи его сразу же арестовали и четыре дня допрашивали, пытаясь выбить какие то признания и заставить работать на ГПУ. Полагаем, на последнем допросе «с пристрастием» поэт оказал бурное сопротивление; Леонтьев в него выстрелил, а Блюмкин добил, после чего мертвое тело по указанию Троцкого (по спецсвязи) перетащили в 5-й номер «Англетера», где состоялся кощунственный спектакль «самоповешения»…

Блюмкинский прихвостень утверждает, что в номере он дважды стрелял из пистолета: первый раз - в напавшего на него Есенина, второй выстрел (в пол) оказался случайным. И якобы никто в отеле не всполошился. Да, выстрелы прогремели, но не в «Англетере» - их бы обязательно услышали соседние жильцы, работники гостиницы, и прибежали бы на шум, - а в пыточной другого дома, где поэт подвергся экзекуции. Поэтому придумка Леонтьева о завернутом в ковер теле, вынесенном на балкон на «сильный мороз» (проверено: температура на улице была -5°), преследовала все ту же задачу - скрыть действительное место убийства. Однако ковер или какая-то дерюжка все-таки существовали, был и завернутый в него или в нее труп, но переносили его не на балкон - с целью скрыть злодеяние от возможных любопытных глаз, а перетащили из помещения, где состоялась казнь, в «Англетер», где произошла инсценировка самоубийства. И, вероятнее, мертвеца транспортировали не Блюмкин и Леонтьев, а какие-то гэпэушные громилы. Их видели горничная и уборщица 5-го номера Варвара Васильевна, успевшая перед смертью признаться знакомой о запомнившейся ей жутковатой сцене, и дворник Василий Спицын, бросившийся к телефону звонить домой коменданту отеля Василию Назарову…

Убийца укорачивает хронику бандитской операции, не называет фамилий задействованных в ней лиц, которые, по его словам, «и мать свою готовы заложить, только бы остаться в живых». Он и Блюмкин провожали гроб с телом Есенина в Москву. Возможно, но не в том вагоне, где находился скорбный груз, а тайно, в другом месте, чтобы не привлекать внимания ленинградцев, прощавшихся с убиенным поэтом. Руководил отправкой вагона и грустной церемонией на вокзале директор «Лениздата» Илья Ионов (Берштейн), в прошлом - убийца и каторжник с 11 - летним стажем, шурин всемогущего Зиновьева, диктатора Ленинграда. Ионов, свидетельствуют современники, преждевременно свел в могилу Александра Блока…

Читателям может показаться фантасмагорией, что после неудачной попытки повесить покойника на трубе парового отопления, убийцы не найдя другого варианта, прикрепили его к… батарее, несколько возвышавшейся над полом. Вынули из брюк своей жертвы ремень, застегнули его на горле с помощью пряжки, привязав остаток ремня к батарее. Петли сделать не удалось, так как есенинская талия была сравнительно узкой и ремешок для удавки оказался коротковатым. Они прижали лоб усопшего к раскаленной трубе, чтобы позже представить рану как ожог. Подонки застирали кровь на рубашке замученного, привели комнату в беспорядок и удалились. Позвольте, скажут, но ведь тело висело под потолком, на трубе парового отопления, об этом все знают! Знают из лживых газетных сообщений. Как ни чудовищна картина, на этот раз Леонтьев не солгал… Автор этих строк был в 1994 году шокирован и разочарован странным рассказом бывшего агента ГПУ Евсеева, побывавшего 28 декабря 1925 года в «Англетере». Старик упорствовал: труп был прилеплен к батарее. Только сейчас стало ясно — не подвела служаку память…»

Вот так был убит гениальный русский поэт Сергей Есенин. Но умер ли он? Нет, конечно, потому что навечно остался жить в своих стихах и произведениях. Как говорил сам поэт: «Пой же, пой! В роковом размахе этих рук роковая беда. Только знаешь, пошли их на хер. Не умру я, мой друг, никогда»… А закончить этот материал я хотел бы страстным монологом Сергея, записанным его знакомой Галиной Бениславской, сотрудницей ГПУ:
«Поймите, в моем доме не я хозяин, в мой дом я должен стучаться, а мне не открывают. Это им не простится, за это им отомстят. Пусть я буду жертвой, я должен быть жертвой за всех, за всех, кого не пускают домой. Не пускают, не хотят, ну так посмотрим. За меня все обозлятся. Это вам не фунт изюма. Как еще обозлятся. А мы все злые, вы не знаете, как мы злы, если нас обижают. Не тронь, а то плохо будет. Буду кричать, буду, везде буду. Посадят, пусть сажают — еще хуже будет. Мы всегда ждем и терпим долго. Но не трожь! Не надо…»


Вещий Олег

Картина дня

наверх