История «переломного» блюза

Угадайте группу

Нашему поколению повезло. Ребята постарше, начинавшие играть лет за пять до нас, сами делали электрогитары, сами мотали катушки на звукосниматели, а из клавишных могли выбирать между ионикой «Юность» и пианино «Енисей». К 1975 году в школах уже появились электрогитары «Урал» и усилители УМ-50.

Новости СМИ2

Кстати, очень неплохие ламповые усилки.

Мои родители работали в институте «ЯкутНИИПроалмаза», отец много лет возглавлял партийную организацию института и выступил, как бы это сказали сегодня – продюсером нашей юной самодеятельной группы. Мы сразу получили доступ к болгарским гитарам, однорядной «Вермоне» и приличным барабанам. Короче – повезло сказочно.

Музыкальная школа была за плечами у всех участников ансамбля. Мы сходу освоили стандартную программу, начинавшуюся у большинства любителей с "Venus" Shocking Blue – знаменитой «шиз гады». Английский наш был весьма приблизительным. Но это ничуть не смущало будущих «звёзд рок-музыки». Мы почувствовали запах крови и были уверены в своём музыкальном всемогуществе.

Ещё два вводных обстоятельства перед самой историей.

1. Репетировали «юные гении» выходным, что значительно облегчало жизнь сотрудников ведущего отраслевого научно-исследовательского и проектного института. Они были избавлены от наших воплей и, мягко говоря, не совершенного исполнения.

2. Здание института, как и все прочие дома в городе Мирном, стояло на сваях. Такая конструкция обеспечивает вентиляционный зазор под зданием высотой метра полтора или больше. Сделано это с одной единственной целью, чтобы вечная мерзлота под сооружением не начала таять и конструкция дома не развалилась. Т.е., первый этаж располагался над землёй достаточно высоко и заглянуть в окно с тротуара было невозможно.

Ну, а теперь собственно сама история.

Гитарист – Олег Белов принёс запись. Что за группа – мы понятия не имели. Кто-то авторитетно утверждал, что это Rolling Stones , кто-то спорил, что абсолютно точно это - Black Sabbath, я был уверен, что так красиво петь может только Slade, но музыка понравилась всем, и было решено взять вещь в репертуар.

Каждый, насколько позволяли способности и навыки, снял партию своего инструмента. И мы приступили к репетициям. Пищать фальцетом так высоко, как вокалист на оригинальной записи смог только я. Поэтому роль певца вообще не обсуждалась.

И вот, очередная репетиция. Размявшись на обязательном репертуаре типа «А, короче, БАМ» и очень жалостливом медляке «Хоть записка не подписана», мы приступили к разучиванию новинки.

Получалось всё, если честно, не очень похоже на оригинал, но нам нравилось чрезвычайно. Играли мы настолько громко, насколько позволяли усилители «Радуга», и так самозабвенно, что мир за пределами актового зала для нас перестал существовать. Процесс захватил и творчески раж нёс «музыкантов» по волнам самолюбования. Нёс довольно долго. Часа полтора. Пока вахтёр не взломал двери актового зала. Причём, он не только с грохотом вынес двери, но и потребовал нашей мгновенной эвакуации, на том основании, что мы слишком громко шумим и запираемся на замок.

Поступок вахтёра нас возмутил! Нет, ну, правда. Дедок на вахте был глух и мы это знали абсолютно точно. Потревожить его можно было только залпом «Катюши», произведённым в непосредственной близости от стола вахтёра. Что касается запертых дверей, так мы их закрывали постоянно на протяжение трёх или четырёх месяцев.

Мы попытались спорить, но из уст вахтёра прозвучало магическое заклинание: « Распоряжение директора! Немедленно покиньте помещение! И, чтобы вас здесь больше не было!»

Скрутили провода, сложили инструменты в ящики под сценой и отправились по домам.

Дома я пожаловался на вахтёра «продюсеру». Отец удивился, но обещал со всем разобраться. И разобрался.

Оказалось, что тишиной в институтских коридорах в воскресенье пользовались не только мы. Директор «ЯкутНИИПроалмаза», импозантный грузин Гиви Лазаревич, собрался защищать диссертацию. Сильно подозреваю, что ему деваться было некуда: руководил-то он учреждением не только проектным, но и научно-исследовательским. А, значит, без научной степени не обойтись.

Дома писать диссертацию не давали. Сами понимаете: полы подмети, в магазин сходи, «тебе на работе бумаг не хватает?» и т.д.

И Гиви Лазаревич нашёл отличное, как ему казалось, решение: пустое по выходным здание его собственного института.

Уважаемый всей алмазодобывающей промышленностью человек пытается сосредоточиться на прорывных идеях обогащения кимберлитовой руды, а в это время за стеной начинается шабаш с воплями и грохотом.

Гиви Лазаревич набирает по телефону вахтёра. Вахтёр, как я уже говорил, глуховат. Трубку не берёт. Он решает кроссворд в журнале «Огонёк».

Гиви Лазаревич понимает, что безопасность вверенного ему учреждения под угрозой. Охрана нейтрализована и, возможно, именно в данный момент американские шпионы вскрывают архив с секретной документацией. Директор спускается в холл, выговаривает глухому дедку за утерю бдительности и с твёрдым намерением уничтожить шум вместе с его источником, направляется к актовому залу. Но двери заперты, а ключи, как раз за этими запетыми дверями.

Как и полагается воспитанному человеку, Гиви Лазаревич начинает стучать в дверь, ожидая получить традиционный отклик: «Ой, кто это там?» или «Да, да, войдите!»

Но палочки по барабанам стучат громче, чем интеллигентный кулак по двери. А за гудением бас гитары можно разобрать, разве, что вой пикирующего бомбардировщика, да и то не сразу.

Гиви Лазаревич предлагает вахтёру вскрыть замок. Но, единственно, что вахтёр способен вскрыть – так это упаковку с валидолом. Возникает ситуационный тупик. Но будущий кандидат технических наук, инженер с высшим образованием, даже мысли не допускает, что проблему можно бросить на самотёк.

Гиви Лазаревич выходит на улицу и пытается заглянуть в окно. Но , как я уже говорил, до нижней плиты перекрытия около двух метров, а до окна – все три с половиной. Здание, же, на сваях!

Для того, чтобы заглянуть в окно актового зала нужно иметь рост Майкла Джордана или прыгучесть Патрика Шёберга. Ни тем, ни другим качеством директор «ЯкутНИИПроалмаза» похвастаться не мог.

Я не знаю: какой гений архитектуры придумал сделать вход в кинобудку, расположенную в торце актового зала, по наружной лестнице. И стесняюсь подумать, какими выражениями киномеханик сопровождал своё восхождение, фактически, на третий этаж по замороженным металлическим ступенькам в минус пятьдесят с тяжеленными коробками с фильмокопиями. Но Гиви Лазаревич увидел свой единственный шанс достучаться до сумасшедших рокеров как раз в этой металлической конструкции. Только проблема оказалась в том, что с лестницы было видно лишь входные двери и последние ряды зрительских кресел.

И директор понял, что настало время подвига. Он, ухватившись за проём окна, перелез на узенькую приступку отлива. Обнаружив на сцене патлатых отморозков, попытался постучать в окно, но не удержал равновесия и упал на бетонную отмостку.

С переломом ноги Гиви Лазаревича увезли на скорой в больницу.
Недели через три директор вернулся в свой рабочий кабинет. Время, проведённое им в больнице, пошло на пользу ему и, как ни странно, нам. Одноместная палата и масса свободного времени помогли заметно приблизить день защиты диссертации, а заодно, остудить эмоции. Нам снова разрешили репетировать, только ключи от зала больше не давали и запретили исполнять вражеский репертуар забугорных рок-звёзд.

Ну, а вот тот самый «переломный» блюз. Это одна из моих самых любимых композиций. Теперь я точно знаю, что только в 16 лет можно быть таким наглым, чтобы пытаться перепеть Планта и переиграть Пейджа.